Многим своим друзьям я рассказывал о своём деде. Я люблю рассказывать о жизни моего деда неспроста: мой дед для меня является примером жизненной стойкости. Его жизнь никогда не была лёгкой. Но сегодня я бы хотел рассказать не только о нём, но и об истории его семьи, в которой он родился и рос. Эта история в наши дни покажется хоррором, но она реальна. Более того, она прекрасно отражает тот кровавый век, в конце которого имел честь родиться и я.
Предки моего деда испокон веков жили в деревне Борщёв, что в 50 километрах от Киева, под Барышевкой и Березанью. Его родители родились, если мне не изменяет память, в 1905 (мать) и 1907 (отец) годах. Отец - мой прадед - окончил четыре класса церковно-приходской школы, и позже работал в Киеве портным, мать - моя прабабка - всю жизнь была неграмотной, не умела писать и с трудом могла читать только чёткий печатный текст, всю жизнь проработала в колхозе, где выращивали лён. Они поженились в 1923 году, как сегодня бы сказали, "по залёту": прабабка забеременела от прадеда, и, по тогдашним правилам, женитьба была в таком случае обязательной. Они никогда не любили друг друга. Прадед постоянно бил прабабку и кричал на неё, спал с другими женщинами.
Их первый ребёнок, девочка, родилась в том же 1923 году. Назвали её Онисией. Спустя пять лет родился сын Игорь, а в 1931 году - ещё две дочки, Александра и Ульяна. Две маленькие девочки умерли через год от голода и были похоронены без могил. Игорь окончил школу-четырёхлетку в Борщёве, а позже - семилетку в соседней Волошиновке, и стал таким образом самым образованным в семье на тот момент. В 1937 году родился второй сын, Григорий.
Потом началась та война. Прадед ушёл воевать, на войне ему прострелят обе ноги и он будет до своей смерти жить с пулями в ногах. Онисию немцы увезли в Германию. Борщёв при отступлении сожгли свои, красноармейцы. Прабабку с детьми выгнали из деревни земляки, вступившие во вспомогательную полицию, просто за то, что её муж воевал "за Сталина". Люди устали от искалеченых судеб и хотели выжить. Семью приютили родственники в Волошиновке, где они и оставались до освобождения.
В 1944 году родился мой дед Иван - он так и остался самым младшим ребёнком в семье. Послевоенные годы в деревне выдались не менее дикими, чем довоенные: у детей не было игрушек, и они развлекались тем, что откапывали валявшиеся повсюду после войны винтовки и стреляли по соседним деревням. Конфет не было и в помине: мой дед уже в три года начал курить, а бросил, когда ему был 51 год. Одежды не было, и дети бегали в старых родительских платьях. Когда моему деду было два года, его двоюродный брат ради забавы поджёг на нём одежду - хотел посмотреть, как он будет гореть. Еле откачали.
Первые послевоенные годы были знаменитым временем резкого расцвета всевозможной преступности в СССР. Игорь стал главарём шайки, которая занималась кражами в Киеве. Однажды они обокрали киоск с одеждой и привезли украденное в Борщёв прабабке. Прадед в то время работал в Киеве сторожем на одном из киевских мостов, но благодаря своему опыту работы портным мгновенно определил, что вещи были краденые, и наказал прабабке вернуть туда, откуда она их взяла. Естественно, возвращать было неизвестно куда, и прабабка просто спрятала вещи в одном из стогов сена в поле. В то же время один из членов шайки Игоря сдал своих напарников сотрудникам МГБ. Игоря арестовали и позже посадили в тюрьму на семь лет. Вскоре "воронок" приехал и за прабабкой. Всё произошло, как в старом фильме: прабабка работала в поле, взяв с собой моего деда, которому тогда было три года. "Воронок" приехал абсолютно внезапно, МГБшники затолкали прабабку в него на глазах у деда и увезли. Он бежал за "воронком" по пыльной дороге и кричал им, но они не обратили на него ни малейшего внимания - в конце концов он упал на дорогу и просто заплакал. Сейчас моему деду 74, но эта сцена до сих пор преследует его в снах. Его мать, запуганная, в итоге показала, где она спрятала краденные вещи, и её тоже посадили в тюрьму где-то на Донбассе, где она провела пять лет - до смерти Сталина. Наконец, арестовали и прадеда, но через два месяца отпустили. Эти два месяца мой трёхлетний дед оставался один на один с 11-летним Григорием. У них были бабушка и дедушка, но они не любили своих внуков и никак не помогали им.
От потрясений у отца на нервной почве стали ужасно болеть ноги. Он перестал ходить, от боли орал и ползал по хате и вокруг неё. Осенью 1948 года из Германии вернулась Онисия. Она никогда не рассказывала, что ей пришлось там пережить. Онисия прожила вместе с братьями и отцом до 1953 года, когда она вышла замуж за односельчанина Тымиша (русский аналог этого имени - Фома). Она до конца жизни прожила в Борщёве, работая в колхозе, который после распада Союза был преобразован в государственное хозяйство.
В 1953 году прабабку по амнистии выпустили из тюрьмы, она вернулась в Борщёв и снова стала работать в колхозе. Вскоре после возвращения на работе с ней произошёл несчастный случай: льноуборочный комбайн оторвал ей левую кисть. Была суббота, с моим дедом она сразу поехала в Барышевку к хирургу, чтобы тот хотя бы обработал рану. Хирург отказался ей помогать, сославшись на субботний день, и сказал, чтобы она пришла в понедельник - мол, ничего с рукой не случится. В итоге на руке началась гангрена и её пришлось ампутировать почти до плеча. Прабабка и после этого одной рукой продолжала работать, убирать, готовить еду детям.
В 1954 году в УССР широко праздновалось 300-летие воссоединения Украины с Россией. Тымиш взял моего деда в Переяслав-Хмельницкий, где проходили обширные народные гулянья. Хотя у моего деда не было денег, чтобы что-нибудь купить на местной ярмарке, это стоило того: впервые за долгие-долгие годы люди веселились и радовались. Чувствовалось, как люди повеселели после окончания сталинского ада. Мой дед вспоминает, что когда Сталин умер, и все плакали, он в душе радовался, поскольку уже в свои восемь лет понимал, что ничего хорошего Сталин ему и его семье не сделал.
Казалось, что жизнь начала действительно налаживаться. В 1955 году из тюрьмы вышел Игорь. Пока он был в тюрьме, он научился работать водопроводчиком, и это на первое время ему позволило устроиться в Дарнице (левобережный район Киева) по этому профилю. Вскоре он женился, но первое время ему приходилось ютиться в маленькой комнате в бараке недалеко от железнодорожной станции вместе с женой, двумя детьми, тёщей и свояченицей. Позже он устроился в дорожное ремонтно-строительное управление, которое занималось обслуживанием трассы Киев-Харьков, проходящей в том числе через Борщёв, и впоследствии получил двухкомнатную квартиру на улице Новодарницкой, которая наверняка казалась немаленькой по сравнению с комнаткой в коммунальном бараке. Мой дед, будучи студентом киевского пединститута, иногда навещал брата: у него в квартире он впервые увидел телевизор с линзой.
Григорий и мой дед, так же, как их старший брат, сначала окончили начальную школу в Борщёве, а затем семилетку в Волошиновке. Мой дед учился довольно хорошо: ещё в детстве ему отец привил любовь к арифметике, несмотря на оконченные четыре класса церковной школы. Его взяли в школу-десятилетку в райцентре, Барышевке. Там с ним однажды произошла забавная история: в 10 классе он с одноклассниками, ради забавы, расстрелял из винтовки висевшие в классе портреты Хрущёва и Ворошилова - тогда первых лиц в Союзе, чем, разумеется, ужасно разозлил учительницу. После этого он настолько боялся о произошедшем рассказать родителям, что два дня ночевал в поле, и пришёл домой только когда уже невмоготу хотелось есть и пить.
Григорий учился не очень хорошо, и в Барышевскую школу его не взяли. В итоге его пристроили в другую школу десятилетку в деревне Парышков, что в 15 километрах от Борщёва. Там ему приходилось снимать койку. Впоследствии он закончил железнодорожный техникум в Киеве и устроился инженером на Дарницкой дистанции пути, однако вскоре его забрали в армию, но служил он сравнительно недалеко, на Донбассе.
Мой дед тоже тогда мечтал стать железнодорожником и завидовал своему брату, у которого была красивая форма железнодорожника. Но ему была уготована судьба по-круче. Он пробовал поступить в Киевский политех - тогда (да и сейчас) самый престижный вуз Киева, где уже в 60-е годы изучали кибернетику. Но, к сожалению, он не успел подать документы, и пришлось идти в пединститут на математику. После первого курса его тоже забрали в армию: служил он в Армении, сначала в Ленинакане (нынешний Гюмри), затем в Дилижане. В Киеве у него осталась любимая девушка, но пока он был в армии, она вышла замуж за другого. После возвращения она пригласила его встретиться, и он поехал на встречу с ней, но стоило ему её увидеть на остановке - и ему стало противно: он просто не вышел из троллейбуса.
1960-е годы были, пожалуй, лучшим временем в жизни моего деда и его братьев. Студенческие годы в Киеве были весёлыми, в студенческих столовых по приказу Хрущёва был всегда бесплатный хлеб, соль и чай, поэтому когда не было денег всегда можно было набить карманы ломтями хлеба, мазаными солью, и жить - не тужить. Как только выплачивали стипендию - около 30 рублей в месяц - сразу с друзьями они проедали большую часть в киевских ресторанах: особенно тогда ценился ресторан на речном вокзале. Это были беззаботные годы, которые к тому же дополнялись стремительным техническим и научным прогрессом.
Когда мой дед был на третьем курсе, из армии вернулся Григорий, и захотел тоже получить высшее образование. Инженеров-железнодорожников, однако, готовили в Харькове, и Григорий хотел учиться заочно, но знания математики хромали. В итоге вступительные экзамены за него сдавал мой дед. Они не были похожи внешне, и для того, чтобы приняли документы, приходилось отклеивать фотокарточку брата, наклеивать свою, и с помощью варёного яйца переносить на неё печать. Дед настолько хорошо сдал вступительные за брата, что ему даже сразу предложили сотрудничать. Подмены же тогда никто не заметил, и Григорий в конце концов успешно отучился, получил жильё на станции Переяславской, а вскоре из Дарницы его и вовсе перевели в Яготин - рядом с домом.
Мой дед закончил пединститут и поступил в аспирантуру в Нежине, которую тоже успешно закончил, защитив кандидатскую. В 1972 году он нашёл работу в Гомельском университете, и с семьёй: моей бабушкой, которая тоже была студенткой киевского пединститута, и на которой он женился в 1968 году, уже после разлуки с первой любовью, и дочерью Оксаной - моей матерью, которая родилась в 1970 году - переехал в Гомель. Гомельский университет тогда был, наверное, даже по-престижнее чем сейчас. Возможно, для кого-то это будет звучать удивительно, но академические сотрудники из Гомеля ездили набираться и обмениваться опытом не только в страны соцблока, но и в Великобританию, и даже в США - кого сегодня из нашей "Скарыны" отправляют дальше России и Украины?
Жизнь, казалось, устроилась лучше некуда, но наступили и грустные времена. В 1974 году от рака желудка умер прадед. Рак был запущен и врачи не могли ему никак помочь: он просто лежал и умирал в мучениях. Единственным облегчением были дозы морфия, которые ему привозил мой дед. За прабабкой тоже ухаживать было некому: раз в месяц мой дед приезжал к ней, чтобы искупать её и заплести ей волосы. Она умерла в 1976-м.
Дедова академическая карьера шла в гору. В 1979 году его отправили преподавать в Югославию. В то время это была настоящая страна-мечта советского обывателя: она хоть и была социалистической, но в Югославии были доступны многие западные товары капиталистических брендов. Были там и "Кока-кола", и журнал "Плейбой", и жвачки, которые он чемоданами привозил своим дочкам - в Советском Союзе, кроме Эстонии, жвачек тогда не было. С другой стороны, уже тогда в воздухе витал запах будущей катастрофы: студенты-боснийцы, жившие в общежитии вместе с дедом, уже тогда открыто пренебрежительно относились к сербам.
А вскоре после возвращения мой дед почувствовал пренебрежение и к своей персоне. У молодого успешного кандидата наук в университете появились завистники. В 1983 году у деда появилась возможность поучаствовать в гораздо более необычной авантюре - поехать преподавать на Мадагаскар, который тогда тоже склонялся к социализму. Но вышестоящие завистники порвали ему партбилет со словами "ты, хохол, вали в свою Хохляндию". На Мадагаскар в итоге поехал кто-то другой, а мой дед ушёл из университета. Уже по прошествии времени, когда люди в Гомельском университете сменились, его звали назад, но он не вернулся. В 1983 году он переехал в Нежин и стал работать в Нежинском пединституте - тогда одном из лучших в Союзе - где он раньше уже успел поучиться в аспирантуре. Он стал жить отдельно от семьи, которая осталась в Гомеле, но, разумеется, не кидал её и постоянно навещал нас.
Наступали тёмные времена. Сначала был Чернобыль, подкосивший здоровье моей матери, бабушки и тёти - дед в это время был в Нежине и не попал под основную волну заражения. Наконец, распался Советский Союз. Пришлось привыкать к новой реальности, где царила нищета и абсолютно иные принципы. Деду и моей семье относительно повезло: моя мама устроилась работать в банк, где зарабатывала порой по 200 долларов в месяц при средней зарплате по Беларуси в 35 долларов, а дед получил так называемую "премию Сороса" - знаменитый американский филантроп, что бы про него ни говорили, в то время финансово поддерживал талантливых университетских работников из бывших союзных республик. Премия составляла по нынешним меркам не особо большую сумму - около 1000 долларов - но в те времена это были деньги, благодаря которым можно было неплохо держаться "на плаву".
Дедовым братьям повезло меньше. На 50-летний юбилей моего деда в 1994 году его братья приехали к нему в гости в Нежин отмечать. В небольшой двухкомнатной квартире собралось около десяти человек, среди которых были дочери моего деда - моя мама и тётя - и гостей просто негде было пристроить переночевать. Дед пытался объяснить это братьям, но они ушли со скандалом: мол, дед их фактически прогнал домой, хотя им всем всего-то надо было доехать электричкой до Дарницы. Это был последний раз, когда братья собрались вместе.
Игорь в середине 90-х связался с "чёрными риэлторами". Абсолютно незнакомые люди настолько втёрлись ему в доверие, что он, не задумываясь, оформил на них квартиру в наследство. В 1996 году его убили. Мой дед писал во все инстанции вплоть до Верховной Рады, но всем было плевать - государственная система уже с головой погрязла в коррупции. В итоге уголовное дело даже не было возбуждено, а человек, заполучивший квартиру, отремонтировал её и продал.
Григорий продолжал работать в Яготине и жить на станции Переяславской в многокомнатном бараке, откуда постепенно отселялись соседи, в результате чего удалось из соседних комнат даже организовать небольшую квартиру. Хотя дом был не частный, у Григория рядом с домом был свой сарай. Однажды он пытался что-то починить на крыше сарая и упал с неё. Первый месяц у него было очень плохое самочувствие, но потом ему полегчало - казалось, пронесло. В 1996 году, через год после этого происшествия, он умер не то от инфаркта, не то от инсульта. Врачи сказали, что это произошло вследствие того падения.
Дед проработал на пол, затем на четверть ставки до 70-летнего возраста, после чего его фактически выжили из Нежинского университета. Сегодня он живёт за пенсию, которая не дотягивает даже до 100 долларов, и его уже мало что интересует в этом мире, который оказался несправедлив и к нему.
*********************************************************************************
После того, как я в подробностях узнал историю дедовой семьи, у меня остались смешанные чувства. Во-первых, родственники моего деда - мои предки - заслуживают от меня глубочайший поклон. Они - мученики, коих в Советском Союзе были миллионы. Во-вторых, я ещё большую ненависть стал питать к фигуре Сталина, система которого состояла исключительно из бесконечной череды мучений и испытаний для простого народа, на котором держалась страна. В-третьих, в моём сознании существует два Союза: гнусный сталинский и тот, что был после Сталина, который был небезупречен и изжил себя, но всё же дал возможность хоть какое-то время простым людям почувствовать уверенность в завтрашнем дне. В-четвёртых, мне противна та война. Я считаю, что так называемая Великая Отечественная война - это глупая и бессмысленная человеческая мясорубка, которая стала апофеозом сталинского ада. И мне противно, когда восславляют этого урода и героизируют эту дурацкую войну. Это стыдная и скорбная страница истории, которую следовало бы рано или поздно забыть в принципе, запомнив только её бессмысленность и глупость. И, наконец, в-пятых: на фоне мучений моих предков в ХХ веке, я, в ХХI веке, уже просто не имею права жаловаться на какие-либо тяготы жизни, ведь нынешняя жизнь для родственников моего деда казалась бы раем. Это ужасно осознавать, но такова совсем ещё свежая история моей семьи.
Я знаю, что много кто может рассказать о своей семье похожие истории. А я буду только рад, если и другие люди сделают похожие выводы из своей истории.
Предки моего деда испокон веков жили в деревне Борщёв, что в 50 километрах от Киева, под Барышевкой и Березанью. Его родители родились, если мне не изменяет память, в 1905 (мать) и 1907 (отец) годах. Отец - мой прадед - окончил четыре класса церковно-приходской школы, и позже работал в Киеве портным, мать - моя прабабка - всю жизнь была неграмотной, не умела писать и с трудом могла читать только чёткий печатный текст, всю жизнь проработала в колхозе, где выращивали лён. Они поженились в 1923 году, как сегодня бы сказали, "по залёту": прабабка забеременела от прадеда, и, по тогдашним правилам, женитьба была в таком случае обязательной. Они никогда не любили друг друга. Прадед постоянно бил прабабку и кричал на неё, спал с другими женщинами.
Их первый ребёнок, девочка, родилась в том же 1923 году. Назвали её Онисией. Спустя пять лет родился сын Игорь, а в 1931 году - ещё две дочки, Александра и Ульяна. Две маленькие девочки умерли через год от голода и были похоронены без могил. Игорь окончил школу-четырёхлетку в Борщёве, а позже - семилетку в соседней Волошиновке, и стал таким образом самым образованным в семье на тот момент. В 1937 году родился второй сын, Григорий.
Потом началась та война. Прадед ушёл воевать, на войне ему прострелят обе ноги и он будет до своей смерти жить с пулями в ногах. Онисию немцы увезли в Германию. Борщёв при отступлении сожгли свои, красноармейцы. Прабабку с детьми выгнали из деревни земляки, вступившие во вспомогательную полицию, просто за то, что её муж воевал "за Сталина". Люди устали от искалеченых судеб и хотели выжить. Семью приютили родственники в Волошиновке, где они и оставались до освобождения.
В 1944 году родился мой дед Иван - он так и остался самым младшим ребёнком в семье. Послевоенные годы в деревне выдались не менее дикими, чем довоенные: у детей не было игрушек, и они развлекались тем, что откапывали валявшиеся повсюду после войны винтовки и стреляли по соседним деревням. Конфет не было и в помине: мой дед уже в три года начал курить, а бросил, когда ему был 51 год. Одежды не было, и дети бегали в старых родительских платьях. Когда моему деду было два года, его двоюродный брат ради забавы поджёг на нём одежду - хотел посмотреть, как он будет гореть. Еле откачали.
Первые послевоенные годы были знаменитым временем резкого расцвета всевозможной преступности в СССР. Игорь стал главарём шайки, которая занималась кражами в Киеве. Однажды они обокрали киоск с одеждой и привезли украденное в Борщёв прабабке. Прадед в то время работал в Киеве сторожем на одном из киевских мостов, но благодаря своему опыту работы портным мгновенно определил, что вещи были краденые, и наказал прабабке вернуть туда, откуда она их взяла. Естественно, возвращать было неизвестно куда, и прабабка просто спрятала вещи в одном из стогов сена в поле. В то же время один из членов шайки Игоря сдал своих напарников сотрудникам МГБ. Игоря арестовали и позже посадили в тюрьму на семь лет. Вскоре "воронок" приехал и за прабабкой. Всё произошло, как в старом фильме: прабабка работала в поле, взяв с собой моего деда, которому тогда было три года. "Воронок" приехал абсолютно внезапно, МГБшники затолкали прабабку в него на глазах у деда и увезли. Он бежал за "воронком" по пыльной дороге и кричал им, но они не обратили на него ни малейшего внимания - в конце концов он упал на дорогу и просто заплакал. Сейчас моему деду 74, но эта сцена до сих пор преследует его в снах. Его мать, запуганная, в итоге показала, где она спрятала краденные вещи, и её тоже посадили в тюрьму где-то на Донбассе, где она провела пять лет - до смерти Сталина. Наконец, арестовали и прадеда, но через два месяца отпустили. Эти два месяца мой трёхлетний дед оставался один на один с 11-летним Григорием. У них были бабушка и дедушка, но они не любили своих внуков и никак не помогали им.
От потрясений у отца на нервной почве стали ужасно болеть ноги. Он перестал ходить, от боли орал и ползал по хате и вокруг неё. Осенью 1948 года из Германии вернулась Онисия. Она никогда не рассказывала, что ей пришлось там пережить. Онисия прожила вместе с братьями и отцом до 1953 года, когда она вышла замуж за односельчанина Тымиша (русский аналог этого имени - Фома). Она до конца жизни прожила в Борщёве, работая в колхозе, который после распада Союза был преобразован в государственное хозяйство.
В 1953 году прабабку по амнистии выпустили из тюрьмы, она вернулась в Борщёв и снова стала работать в колхозе. Вскоре после возвращения на работе с ней произошёл несчастный случай: льноуборочный комбайн оторвал ей левую кисть. Была суббота, с моим дедом она сразу поехала в Барышевку к хирургу, чтобы тот хотя бы обработал рану. Хирург отказался ей помогать, сославшись на субботний день, и сказал, чтобы она пришла в понедельник - мол, ничего с рукой не случится. В итоге на руке началась гангрена и её пришлось ампутировать почти до плеча. Прабабка и после этого одной рукой продолжала работать, убирать, готовить еду детям.
В 1954 году в УССР широко праздновалось 300-летие воссоединения Украины с Россией. Тымиш взял моего деда в Переяслав-Хмельницкий, где проходили обширные народные гулянья. Хотя у моего деда не было денег, чтобы что-нибудь купить на местной ярмарке, это стоило того: впервые за долгие-долгие годы люди веселились и радовались. Чувствовалось, как люди повеселели после окончания сталинского ада. Мой дед вспоминает, что когда Сталин умер, и все плакали, он в душе радовался, поскольку уже в свои восемь лет понимал, что ничего хорошего Сталин ему и его семье не сделал.
Казалось, что жизнь начала действительно налаживаться. В 1955 году из тюрьмы вышел Игорь. Пока он был в тюрьме, он научился работать водопроводчиком, и это на первое время ему позволило устроиться в Дарнице (левобережный район Киева) по этому профилю. Вскоре он женился, но первое время ему приходилось ютиться в маленькой комнате в бараке недалеко от железнодорожной станции вместе с женой, двумя детьми, тёщей и свояченицей. Позже он устроился в дорожное ремонтно-строительное управление, которое занималось обслуживанием трассы Киев-Харьков, проходящей в том числе через Борщёв, и впоследствии получил двухкомнатную квартиру на улице Новодарницкой, которая наверняка казалась немаленькой по сравнению с комнаткой в коммунальном бараке. Мой дед, будучи студентом киевского пединститута, иногда навещал брата: у него в квартире он впервые увидел телевизор с линзой.
Григорий и мой дед, так же, как их старший брат, сначала окончили начальную школу в Борщёве, а затем семилетку в Волошиновке. Мой дед учился довольно хорошо: ещё в детстве ему отец привил любовь к арифметике, несмотря на оконченные четыре класса церковной школы. Его взяли в школу-десятилетку в райцентре, Барышевке. Там с ним однажды произошла забавная история: в 10 классе он с одноклассниками, ради забавы, расстрелял из винтовки висевшие в классе портреты Хрущёва и Ворошилова - тогда первых лиц в Союзе, чем, разумеется, ужасно разозлил учительницу. После этого он настолько боялся о произошедшем рассказать родителям, что два дня ночевал в поле, и пришёл домой только когда уже невмоготу хотелось есть и пить.
Григорий учился не очень хорошо, и в Барышевскую школу его не взяли. В итоге его пристроили в другую школу десятилетку в деревне Парышков, что в 15 километрах от Борщёва. Там ему приходилось снимать койку. Впоследствии он закончил железнодорожный техникум в Киеве и устроился инженером на Дарницкой дистанции пути, однако вскоре его забрали в армию, но служил он сравнительно недалеко, на Донбассе.
Мой дед тоже тогда мечтал стать железнодорожником и завидовал своему брату, у которого была красивая форма железнодорожника. Но ему была уготована судьба по-круче. Он пробовал поступить в Киевский политех - тогда (да и сейчас) самый престижный вуз Киева, где уже в 60-е годы изучали кибернетику. Но, к сожалению, он не успел подать документы, и пришлось идти в пединститут на математику. После первого курса его тоже забрали в армию: служил он в Армении, сначала в Ленинакане (нынешний Гюмри), затем в Дилижане. В Киеве у него осталась любимая девушка, но пока он был в армии, она вышла замуж за другого. После возвращения она пригласила его встретиться, и он поехал на встречу с ней, но стоило ему её увидеть на остановке - и ему стало противно: он просто не вышел из троллейбуса.
1960-е годы были, пожалуй, лучшим временем в жизни моего деда и его братьев. Студенческие годы в Киеве были весёлыми, в студенческих столовых по приказу Хрущёва был всегда бесплатный хлеб, соль и чай, поэтому когда не было денег всегда можно было набить карманы ломтями хлеба, мазаными солью, и жить - не тужить. Как только выплачивали стипендию - около 30 рублей в месяц - сразу с друзьями они проедали большую часть в киевских ресторанах: особенно тогда ценился ресторан на речном вокзале. Это были беззаботные годы, которые к тому же дополнялись стремительным техническим и научным прогрессом.
Когда мой дед был на третьем курсе, из армии вернулся Григорий, и захотел тоже получить высшее образование. Инженеров-железнодорожников, однако, готовили в Харькове, и Григорий хотел учиться заочно, но знания математики хромали. В итоге вступительные экзамены за него сдавал мой дед. Они не были похожи внешне, и для того, чтобы приняли документы, приходилось отклеивать фотокарточку брата, наклеивать свою, и с помощью варёного яйца переносить на неё печать. Дед настолько хорошо сдал вступительные за брата, что ему даже сразу предложили сотрудничать. Подмены же тогда никто не заметил, и Григорий в конце концов успешно отучился, получил жильё на станции Переяславской, а вскоре из Дарницы его и вовсе перевели в Яготин - рядом с домом.
Мой дед закончил пединститут и поступил в аспирантуру в Нежине, которую тоже успешно закончил, защитив кандидатскую. В 1972 году он нашёл работу в Гомельском университете, и с семьёй: моей бабушкой, которая тоже была студенткой киевского пединститута, и на которой он женился в 1968 году, уже после разлуки с первой любовью, и дочерью Оксаной - моей матерью, которая родилась в 1970 году - переехал в Гомель. Гомельский университет тогда был, наверное, даже по-престижнее чем сейчас. Возможно, для кого-то это будет звучать удивительно, но академические сотрудники из Гомеля ездили набираться и обмениваться опытом не только в страны соцблока, но и в Великобританию, и даже в США - кого сегодня из нашей "Скарыны" отправляют дальше России и Украины?
Жизнь, казалось, устроилась лучше некуда, но наступили и грустные времена. В 1974 году от рака желудка умер прадед. Рак был запущен и врачи не могли ему никак помочь: он просто лежал и умирал в мучениях. Единственным облегчением были дозы морфия, которые ему привозил мой дед. За прабабкой тоже ухаживать было некому: раз в месяц мой дед приезжал к ней, чтобы искупать её и заплести ей волосы. Она умерла в 1976-м.
Дедова академическая карьера шла в гору. В 1979 году его отправили преподавать в Югославию. В то время это была настоящая страна-мечта советского обывателя: она хоть и была социалистической, но в Югославии были доступны многие западные товары капиталистических брендов. Были там и "Кока-кола", и журнал "Плейбой", и жвачки, которые он чемоданами привозил своим дочкам - в Советском Союзе, кроме Эстонии, жвачек тогда не было. С другой стороны, уже тогда в воздухе витал запах будущей катастрофы: студенты-боснийцы, жившие в общежитии вместе с дедом, уже тогда открыто пренебрежительно относились к сербам.
А вскоре после возвращения мой дед почувствовал пренебрежение и к своей персоне. У молодого успешного кандидата наук в университете появились завистники. В 1983 году у деда появилась возможность поучаствовать в гораздо более необычной авантюре - поехать преподавать на Мадагаскар, который тогда тоже склонялся к социализму. Но вышестоящие завистники порвали ему партбилет со словами "ты, хохол, вали в свою Хохляндию". На Мадагаскар в итоге поехал кто-то другой, а мой дед ушёл из университета. Уже по прошествии времени, когда люди в Гомельском университете сменились, его звали назад, но он не вернулся. В 1983 году он переехал в Нежин и стал работать в Нежинском пединституте - тогда одном из лучших в Союзе - где он раньше уже успел поучиться в аспирантуре. Он стал жить отдельно от семьи, которая осталась в Гомеле, но, разумеется, не кидал её и постоянно навещал нас.
Наступали тёмные времена. Сначала был Чернобыль, подкосивший здоровье моей матери, бабушки и тёти - дед в это время был в Нежине и не попал под основную волну заражения. Наконец, распался Советский Союз. Пришлось привыкать к новой реальности, где царила нищета и абсолютно иные принципы. Деду и моей семье относительно повезло: моя мама устроилась работать в банк, где зарабатывала порой по 200 долларов в месяц при средней зарплате по Беларуси в 35 долларов, а дед получил так называемую "премию Сороса" - знаменитый американский филантроп, что бы про него ни говорили, в то время финансово поддерживал талантливых университетских работников из бывших союзных республик. Премия составляла по нынешним меркам не особо большую сумму - около 1000 долларов - но в те времена это были деньги, благодаря которым можно было неплохо держаться "на плаву".
Дедовым братьям повезло меньше. На 50-летний юбилей моего деда в 1994 году его братья приехали к нему в гости в Нежин отмечать. В небольшой двухкомнатной квартире собралось около десяти человек, среди которых были дочери моего деда - моя мама и тётя - и гостей просто негде было пристроить переночевать. Дед пытался объяснить это братьям, но они ушли со скандалом: мол, дед их фактически прогнал домой, хотя им всем всего-то надо было доехать электричкой до Дарницы. Это был последний раз, когда братья собрались вместе.
Игорь в середине 90-х связался с "чёрными риэлторами". Абсолютно незнакомые люди настолько втёрлись ему в доверие, что он, не задумываясь, оформил на них квартиру в наследство. В 1996 году его убили. Мой дед писал во все инстанции вплоть до Верховной Рады, но всем было плевать - государственная система уже с головой погрязла в коррупции. В итоге уголовное дело даже не было возбуждено, а человек, заполучивший квартиру, отремонтировал её и продал.
Григорий продолжал работать в Яготине и жить на станции Переяславской в многокомнатном бараке, откуда постепенно отселялись соседи, в результате чего удалось из соседних комнат даже организовать небольшую квартиру. Хотя дом был не частный, у Григория рядом с домом был свой сарай. Однажды он пытался что-то починить на крыше сарая и упал с неё. Первый месяц у него было очень плохое самочувствие, но потом ему полегчало - казалось, пронесло. В 1996 году, через год после этого происшествия, он умер не то от инфаркта, не то от инсульта. Врачи сказали, что это произошло вследствие того падения.
Дед проработал на пол, затем на четверть ставки до 70-летнего возраста, после чего его фактически выжили из Нежинского университета. Сегодня он живёт за пенсию, которая не дотягивает даже до 100 долларов, и его уже мало что интересует в этом мире, который оказался несправедлив и к нему.
*********************************************************************************
После того, как я в подробностях узнал историю дедовой семьи, у меня остались смешанные чувства. Во-первых, родственники моего деда - мои предки - заслуживают от меня глубочайший поклон. Они - мученики, коих в Советском Союзе были миллионы. Во-вторых, я ещё большую ненависть стал питать к фигуре Сталина, система которого состояла исключительно из бесконечной череды мучений и испытаний для простого народа, на котором держалась страна. В-третьих, в моём сознании существует два Союза: гнусный сталинский и тот, что был после Сталина, который был небезупречен и изжил себя, но всё же дал возможность хоть какое-то время простым людям почувствовать уверенность в завтрашнем дне. В-четвёртых, мне противна та война. Я считаю, что так называемая Великая Отечественная война - это глупая и бессмысленная человеческая мясорубка, которая стала апофеозом сталинского ада. И мне противно, когда восславляют этого урода и героизируют эту дурацкую войну. Это стыдная и скорбная страница истории, которую следовало бы рано или поздно забыть в принципе, запомнив только её бессмысленность и глупость. И, наконец, в-пятых: на фоне мучений моих предков в ХХ веке, я, в ХХI веке, уже просто не имею права жаловаться на какие-либо тяготы жизни, ведь нынешняя жизнь для родственников моего деда казалась бы раем. Это ужасно осознавать, но такова совсем ещё свежая история моей семьи.
Я знаю, что много кто может рассказать о своей семье похожие истории. А я буду только рад, если и другие люди сделают похожие выводы из своей истории.
Очень хорошо и очень важно. Знаю Вашего деда-Ивана с 8-го класса Барышевской школы. но многие детали его более ранней жизни узнал впервые. И, конечно, хорошо узнал черты той "нашей эпохи".
ОтветитьУдалить